"На днях едем с дочерью Анюткой в автобусе по городу Люберцы... Через узенький проход от нас сидит женщина лет этак "после пятидесяти, но не слишком после". Гладкие щеки и лоб, немного морщинок у глаз и рта. Цвет волос не очень понятный - такая светленькая или это от седины. Ей хочется поговорить.
- Какое холодное лето в этом году.
- Да-да.
- А вот раньше было всегда жаркое.
- Наверно, не знаю.
- Еще в военные годы с луж даже подымался пар летом от того, как было жарко. Они быстро высыхали.
Я произвожу в голове нехитрые вычисления и решаюсь аккуратно спросить, могла ли она застать войну.
- Знаете, я вот совсем не знаю истории Люберец. Здесь функционировали школы? Или во время войны только заводы работали?
- Почему же, ходили мы в школу...
- ???
- Только мы были такие слабые, что нас брали с 8 лет, а не с 7, как потом.
Я соображаю, что если к самому последнему военному учебному году (44-45) ей было 8 лет, то сейчас ей 76. Минимум. Не сдерживаюсь, чтоб не улыбнуться.
- Извините, но по Вам как-то не очень видно, что Вы родились до войны. Вы так хорошо выглядите.
Женщина (ну не поворачивается язык назвать бабулей!) начинает беззвучно смеяться, ей явно очень приятно. Дальше она говорит шепотом.
- Я сейчас расскажу Вам, милочка, свой мааааленький секрет. Понимаете ли... (еще тише)... я очень люблю кашу! Я просто обожаю овсяную кашу. Я ее делаю на молоке, каждый день. Потом, как сготовится, добавляю молочка, мед, сливочное масло. Так вкусно... Ну, просто обожаю я эту кашу! Но вот когда каша подходит к концу и остается совсем чуть-чуть, я намазываю это молочко, эти все остатки, что там на донышке, на лицо. Вот так, вот так (показывает, как размазывает по лицу). Ну и вот.
Потом мы еще о чем-то говорили, а я смотрела на нее и жалела, что не могу сфотографировать и показать Вам гладкое лицо этой восьмидесятилетней (или почти восьмидесятилетней) женщины, "просто обожающей" овсяную кашу".
Journal information